«А Эдик обиделся и ушёл…» по следам Эдуарда Лимонова

Человек, больше, чем кто-либо, изменивший литературный русский язык, наравне с Бродским, с которым соревновался, сначала проигрывал, ревновал, потом, когда Бродский умер, объявил себя победителем и теперь, наконец, они сравнялись или перенесли свой спор в другие пределы и измерения…
Он научил меня двум исключительно важным вещам: свободе и заниматься любовью.
Начну со второго. Был август месяц. От жары асфальт плавился и становился мягким. Ее звали Оля. Ей было 19. И она сидела голая на балконе гостиницы в городе Новая Каховка. Она была студентка-архитектор из Харькова. Девочка неземной красоты, худая, похожая на чертёнка с гривой жестко вьющихся волос, с внушительными сиськами и наглым, вызывающим, прямым, смеющимся взглядом бездонных темных глаз…
Мне было 16. Я перешёл в 10-й класс. Но я был новоиспеченный мастер спорта. Меня прямо распирало от собственной важности. И я приехал в эту самую Новую Каховку на спортивные сборы и соревнования. В тот день я шёл в столовую гостиницы обедать. И увидел голую девушку на балконе. Не мог отвести от неё взгляд.
Не заметил лестницу, упал, скатился вниз, разбил и ободрал всё, что можно разбить и ободрать. Она видела это. Смотрела сверху и смеялась. Потом она, накинув на голое тело халатик, спустилась, нашла меня в холле гостиницы, где я пытался смыть кровь при помощи водопроводной воды, увела к себе в номер, промыла всё мои ссадины и порезы перекисью водорода, заклеила их лейкопластырем, сбросила халат, легла со мной в постель и спросила – знаю ли я на память какие-нибудь стихи. Я знал довольно много. Я ей их читал. Она возбуждалась, время от времени хватала мою руку и зажимала ее между ногами, чтобы показать,какая она мокрая, и в конце концов стала сосать мой х…, пока он не стал твёрдым. И мы начали трахаться…
Через неделю мы уехали с ней в Харьков. Жили в ее квартире на улице Чайковского. Родители были то ли в отпуске то ли на даче, я слушал ее бесконечные рассказы о молодом гениальном поэте Эдике, который теперь живет в Москве, его стихи, потом познакомились с его женой Аней, бывали у неё в книжном магазине, бухали с какими-то приблатненными корешами этого Эдика и его экзальтированными поклонницами и трахались, трахались, трахались…. это был мой ускоренный курс молодого бойца и кажется, что все, что я знаю о сексе , я знаю из этого 1975 года, августа месяца…. Спасибо, тебе Эдик, ты вдохновил нас на эти безумные дни.
Потом я забыл про Лимонова лет на десять. Может быть 12. Он вынырнул в моей жизни в горячее перестроечное время, когда журнал «Нева» опубликовал мой роман полумиллионным тиражом и кто то из новых литературных приятелей дал мне прочитать «Это я, Эдичка…»
Сказать, что я был потрясён – это ничего не сказать… я был оглушён . Мы только начинали своё путешествие в мир свободы и называли это гласностью. Учились читать, складывая слова по складам и мучительно рождали предложения. А он, с легкостью необыкновенной, достиг сверкающих вершин этой самой свободы и сумел ее блестяще описать… роман о любви поэта к своей собственной жене перевернул мою жизнь. И я решил – быть свободным – это единственный смысл и ценность жизни.
Позже я прочитал всю харьковскую трилогию целиком, одну из великих классический русских трилогий. Детство. Отрочество. Юность. Потом был «Дневник неудачника», отличные сухие мускулистые рассказы, менее удачная «У нас была великая эпоха» и что-то ещё. И каждый раз я думал: это круто, вот так и надо. Надо плевать на все нормы и правила, прогибать жизнь под себя, воевать, не бояться смерти, побеждать.
Всегда побеждать!..
А потом, в конце 90-х мы познакомились. И выяснилось, что Наташа Медведева, его в то время ещё официальная жена, о которой книга «Укрощение тигра в Париже», это та же самая Наташа Медведева, с которой мы стояли в 1978 году на набережной Фонтанки светлой летней ночью, ели мороженное, и я не решился пригласить ее подняться ко мне, она была слишком красивая и встречалась со взрослыми мужиками в основном…
Наташа вместе с Боровом выступала на 15-ти летии «Лимбус Пресс» за три месяца до того, как умерла от овердозы.
А Эдуард Вениаминович Лимонов был в это время в тюрьме. Я писал и подписывал петиции в его защиту, как то финансово помогал его адвокату Беляку… Он уже был «мой» автор, начал печататься у нас в «Лимбус Пресс», где в итоге выпустил 11 книжек. Вот сейчас вспомнился забавный эпизод – я пришёл к нему, кажется, в Калошин переулок на Старом Арбате, где он снимал квартиру, принёс $10 тысяч – аванс за первую «Книгу мёртвых». Охранник НБП весь в чёрном проводил меня кухню, где лидер партии усердно трудился над воспоминаниями о своих умерших друзьях и знакомых, перед ним стоял стакан полный дешевых шариковых ручек, Лимонов бросил быстрый взгляд на белый конверт с прозрачным окошком, не переставая писать, он явно был увлечён историей, которую увековечивал в тот момент, кивнул мне, – мол, спасибо, и я заметил, что его рука стала писать быстрее.
Потом ещё много чего было. Много встреч, много разговоров, много девушек с ним приходило к нам домой – Лимонов любил бывать дома у нас со Светланой, кормили всегда вкусно, было много хорошей выпивки, всегда интересные люди. Он был пунктуален. Звонил в дверной звонок минута в минуту. Не уходил, пока на столе оставалась еда, однажды плов ему разогревали три раза… Иногда говорили про политику. Но как то вяло. Ему было неинтересно говорить об этом со мной, а мне с ним… Я смеялся, говорил: «Эдуард Вениаминович, взяв Крым, Путин отобрал у Вас политическую повестку…» Потом Лимонов решил поехать в Донбасс, но у него были ограничения на выезд из-за долга по иску Лужкова, я через знакомых приставов снял ему эти ограничения, и он поехал в Донбасс, вернулся счастливый, искренне благодарил.
А я всегда был и буду благодарен Эдуарду Вениаминовичу Лимонову за то, что в середине 70-х он, пусть и не на прямую, научил меня сексу, а в середине 80-х подарил мне ослепительное чувство свободы – творческой и человеческой.
Сегодня Лимонов шагнул от нас в вечность, как будто обиделся на наше мелкое время и ушёл. И не вернётся назад…
Но он навсегда останется на главной полке русской литературы. И в моей душе.

Константин Тублин

P.S. Фотография сделана Константином на балконе его квартиры.